Попадаются разные женщины…
Я выхожу из запоя, шатаюсь от безделья по городу – и вот встречаю её. Она идёт мне навстречу, и я не могу удержаться, спрашиваю:
- Как зовут такое милое создание?
Всё это время, как только её увидел вдали, я смотрю на неё, гипнотизирую, пытаюсь соблазнить на расстоянии – я нуждаюсь в сексе в таком состоянии, по спине скатывается капля пота. И, мне кажется, у меня получается. Она останавливается, говорит:
- Маша. Мы уже встречались? Я думаю, что – да.
Последнее «да» говорит само за себя.
Я не берусь разубеждать девушку, уточняю:
- Всё может быть.
Она повторяет за мной:
- Всё может быть…
- Саша, – говорю я, понимая, что гипноз здесь не причём.
- Всё может быть, Саша.
Через пару часов, упав с кровати, мы лежим у меня дома на полу, голые. Курим. Маша рассказывает мне о своём бывшем муже. Меня это мало интересует…
Затем она спрашивает:
- Угадай, кем я работаю?
Ещё раз я оцениваю её взглядом, приподнявшись на локоть. Пепел слетает ей на живот. Я сдуваю его на ковёр.
- Фотомодель? – льщу я ей.
- Нет.
- Манекенщица?
- Нет. У тебя есть последняя попытка, – она не принимает игру.
- Стриптизёрша?
- Нет, я акушерка.
Пододвигаю пепельницу ближе к себе, тушу сигарету. Моему примеру следует Маша.
- Третий раз за сегодня ты меня удивляешь, – говорю. – Всегда представлял акушерок этакими Мотями в возрасте, за сорок.
- Первый раз удивился, когда я остановилась, верно? – Маша улыбается.
- Так и есть.
- Второй раз – быстро согласившись на секс?
- Правильно.
- А сейчас, Саша, я, наверное, снова тебя удивлю. Я никому не рассказывала об этом, и мне никто не рассказывал об этом, пока сама не столкнулась с невероятными явлениями, выходящими за рамки обычного моего понимания. Так было всегда, я знаю, – уверенно говорит Маша и становится серьёзной, а я прислушиваюсь к её словам, она интригует, – но происходили лишь единичные случаи. Теперь это приобретает массовый характер. Как медик, могу ответственно заявлять, что торговля контрацептивами растёт, число браков уменьшается, даже мы с тобой сейчас применили защищённый секс, – Маша поднимает брезгливо презерватив, в котором виднеется моё семя, и показывает мне.
- Давай, выброшу, – я забираю презерватив и так же брезгливо иду с ним к помойному ведру.
Вернувшись, вижу, как Маша поднимается с полу, одевается: у неё не простая шмотка – этакая, скажу, трэш одежда. Здесь я, правда, любуюсь ею.
Затем быстро одеваюсь сам.
- И что дальше? – спрашиваю.
- Младенцы бунтуют, – говорит она просто.
- Как так?
- А вот так – настоящие дьяволята! Они даже матерей своих ни во что не ставят, сопротивляются рождению, тем самым причиняя им боль. Однажды я опустила руки от бессилия. Ничего не могла поделать. Пришлось кесарить.
Маша подходит к двери, чтобы уйти.
Я останавливаю её, спрашиваю:
- И что бы это значило?
Она вздыхает:
- Для начала меня не ищи, даже не пытайся – знаю я вас, мужчин. А дети – возможно, на уровне инстинкта они понимают, наш мир не лучший из миров. И как доказательство – тот презерватив, который ты выкинул в помойное ведро.
На прощание она целует меня, я закрываю за ней дверь и выхожу из запоя окончательно. В блокноте делаю запись «жизнь ограничивается оболочкой тела либо пространством латекса».

Почему я пью? Этот вопрос у меня всегда возникает, когда я просыпаюсь с бодуна. Ответить на него я, естественно, не могу. Понятно почему. Ибо каждый день у меня начинается плохо.
Короче говоря, сидим мы с Борисом Ивановичем, соседом, на скамейке, напротив нашего пятиэтажного дома, где проживаем уже более двадцати лет. Он проживает с семьёй. Я проживаю один. Мы все проживаем здесь, не живём – обстоятельства такие: то свет отключат, то воды сутками нет, ни горячей, ни холодной, то канализация прорвёт, воняет на весь дом… Неосуществимые мечты, безработные мысли, кризисные планы, трясущиеся руки – это у меня. У Бориса Ивановича того хуже: не известно от кого беременная семнадцатилетняя дочь, остановившийся завод, жена – сука и стерва, как обычно бывает в таких обстоятельствах, тёща в больнице с инфарктом. О тёще Борис Иванович говорит прямо по Чехову: она дивный, чудный, святой человек, а такие на небе нужнее, чем на земле. Я, было дело, одёргиваю его, мол, так нельзя, а он мне в ответ: моя жизнь, мои выстраданные слова, не нравятся эти слова, не лезь в мою жизнь! Да я и не лезу, он сам, блин, всё рассказывает.
Так вот, сидим мы, значит, курим, а Борис Иванович прямо читает мои мысли, говорит:
- Эх, водочки бы сейчас испить!
- Холодной, – уточняю я.
...
Читать